Исаак Фёдорович Быкадоров (19 мая 1882, станица Нижнекундрюческая, Российская империя — 20 сентября 1957, Франция) — донской казак, участник Первой мировой и Гражданской войн, генерал-майор.
КАЗАЧЬЕГО НАРОДА В СМЫСЛЕ ЭТНОГРАФИЧЕСКОМ НЕТ, ЕСТЬ КАЗАЧИЙ НАРОД В СМЫСЛЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОМ. КАК СОСТАВНАЯ ЧАСТЬ МНОГОЛИКОЙ, МНОГООБРАЗНОЙ И МНОГОГРАННОЙ РОССИИ…
1920-е годы, российская эмиграция, один из ее центров — Чехословакия, где обосновалось на жизнь много казаков, в лагере которых идут бурные споры на тему, как бы сейчас сказали, «идентичности казачества». Основных политических лагерей два — «Вольно-казачье движение», продвигающее идею о «казачьем народе» и «Казаки-единонеделимцы», примыкающие к РОВС и отстаивающие идею о «казачестве как части русского народа».
Первых — меньшинство, в основном казачья молодёжь, объединённая вокруг журнала «Вольное казачество» (начал выходить в 1929 году) и его главного редактора, кубанского казака-черноморца Игната Билого. Деньги на свою издательскую деятельность последний получает из Польши, где режим Пилсудского тратит много сил и времени на проект «Прометей», целью которого является развал Советской России по национальному признаку за счёт подрывной деятельности различных региональных сепаратистов. Одни из которых — «вольные казаки» И.Билого.
Правда нельзя сказать, что Билый был единственным отцом-основателем и идеологом «Вольно-казачьего движения». Так, например, в Чехословацкой республике в то время проживал генерал-майор Исаак Быкадоров, военный историк и донской казак, первый председатель так называемой «Доно-Кубанской инициативной группы», положившей в 1927 году начало «Вольно-казачьему движению». И которое уже потом возглавил И. Билый. Можно сказать, что Быкадоров одним из первых, размышляя над причинами поражения «в освободительной борьбе казаков с большевиками», стал развивать идею о «казачьем народе».
Но тем удивительней стал разрыв И. Быкадорова с «Вольно-казачьим движением», который обозначился в 1929 году, а окончательно он порвал с казаками-самостийниками в 1932-м. В своём открытом письме, опубликованном в сентябре 1933 года в журнале «Казак» (Казак. Вестник Донского атамана. 1933. № 5. С. 7), он заявил: «Настоящим письмом утверждаю, что больше года, как никакого участия в журнале «Вольное казачество» и вообще в самостийном движении я не принимаю и никакого отношения к ним не имею. Более того, знакомство с общей обстановкой, участие в самостийном движении и знание обстановки вокруг него ПРИВЕЛИ МЕНЯ К ТВЕРДОМУ УБЕЖДЕНИЮ, ЧТО КАЗАЧЬЯ САМОСТИЙНОСТЬ ЯВЛЯЕТСЯ НЕ БЛАГОМ, А БОЛЬШИМ ЗЛОМ ДЛЯ НАСТОЯЩЕГО И БУДУЩЕГО КАЗАЧЕСТВА». В обоснование своей новой позиции И. Быкадоров, проживая уже во Франции, написал в 1949 году статью «Казачий народ», которая была опубликована в «Общеказачьем журнале» в № 4 за апрель 1952 года.
Приведём ее содержание с небольшими сокращениями: «…Когда мне было семь лет, мой покойный отец, казак чистых кровей, с возмущением мне рассказывал, что в начале XIX столетия во всех Европах ходили легенды о казаках, — что-де это свирепые дикие люди и питаются они младенцами и сальными свечами. Теперь, когда мне 67 лет, мой младший сын, заканчивая среднее образование в хорошей частной школе, с возмущением мне показывал такие же «перлы» из учебника истории, по которому просвещается американское юношество.
В XX столетии представление о казаках не далеко ушло от легенд XIX столетия. Давно пора развеять этот смрадный туман, но только в последнее время начали появляться в периодической печати статьи о казачестве. Конечно, интересно и даже положено вспомнить кассов, узов, чигов (чига востропузая), царя Берендея и черных клобуков. Существует МНОГО РАЗНЫХ ТЕОРИЙ О ПРОИСХОЖДЕНИИ КАЗАКОВ, НО ВСЕ ОНИ НЕ РАЗРАБОТАНЫ, НЕДОСТАТОЧНО ОБОСНОВАНЫ И ТУМАННЫ. Но все же, очевидно, эти теории имеют под собой серьёзную почву, если серьёзные люди размышляют о них вслух. Но размышления эти касаются главным образом казаков мифологических, времён, так сказать, давно прошедших. Если же взять времена просто прошедшие, то картина получается не столь туманная, но столь же интересная.
В дни моей молодости я имел счастье быть взводным урядником учебной команды Лейб-гвардии Казачьего полка. Очень интересный и нарядный был полк. С необозримого пространства от правого берега реки Волги до левого берега реки Уссури отборные представители восьми казачьих войск пополняли этот полк. Сколько разных типов лиц, сколько разных русских говоров, наречий, диалектов, сколько разных ощущений жизни. Но все пропитаны чем-то одним: «Мы, казаки, — люди собственные!», как говорили казаки-уральцы. Уральские казаки — оригинальнейшие люди, как бы из другой исторической эпохи, и называли они друг друга «горыныч», мы же их звали «шивирюга» (севрюга), потому что все они были рыболовы, не выговаривали буквы «с» и вместо букв «а» и «о» в некоторых словах употребляли «и»: «Итаман с итаманшей пошли на игород игурцы рвать». Они нас звали «воблой» (мы ведь тоже рыболовы) и уверяли нас, что мы не говорим, а «гнем колеса»: все Астраханцы упирали на «о» и сильно окали.
Среди Уральцев много было «сары-азманов» (с азиатской внешностью), но были и такие рыжебородые, румяные и голубоглазые, что великороссами от них пахло за версту. А вот оренбуржцы: рослые блондины с фантастическими чубами-«зачесами». Все земледельцы, самые грамотные казаки в полку и по-русски говорили совершенно правильно и чисто. Ловкие казаки сибирские и семиреченские, тоже с чисто русским говором. Среди сибиряков была интересная группа казаков, элегантных блондинов с тонкими чертами лица и с польскими фамилиями: Ставские, Кучковские, Кружевецкие, Грибановские, Ерковские и Березовские, отменные джигиты и потомки поляков-участников разных восстаний, сосланных в Сибирь и приписавшихся к Сибирскому войску. Около них буряты Забайкалья с реки Онона и Аргуни, чудесные наездники, но малограмотные и по-русски говорили неправильно. Действительно казачий народ! Все разные, но все одинаково, с искренним воодушевлением, пели «Наша матушка — Рассея всему свету голова!»
Каждый день с утра до вечера мы, урядники, подчёркивали для них, что мы казаки: «не выпяливай грудь, ты не солдат», «не топочи, ты не в пехоте», «подбери брюхо, ты не мужик». Мы учили не военной выправке, мы учили «уметь носить казачью осанку». «Казачья осанка» — это широкая, твёрдая поступь, ловкость движений и смелый глаз. Все полны чувства непоколебимой уверенности, что мы, казаки, сами себя сделали и мы, казаки, сами расставили те вехи, по которым росла и строилась необъятная Русская земля. Все это бывало для нас ясно: мы пришли в этот полк со всех наших вех, со всех концов нашей земли. Мы служили русским царям и императорам, потому что они возглавляли эту страну, которая построилась по нашим вехам…
И совершенно правы те, когда говорит, что среди казаков не было беглых холопов. Холопы оставались у своих господ. Были беглые мужественные люди, которые хотели быть господами самим себе и которые строили жизнь по собственному. Конечно, они не знали, но смутно чувствовали, что жизнь надо строить так, как она была построена в вольных городах, в Великом Новгороде, Пскове, Вятке, Ростове Великом. А города эти чисто русские, а не «сары-азманские», и казачьи общины были построены по этому русскому образу, а не по образу Золотой Орды.
Не видел я среди русского народа ненависти и отвращения к казакам. Когда я смотрю картины Репина «Запорожцы» (два варианта) или его же «Черноморская вольница», когда я смотрю картины Сурикова «Степан Разин» (два варианта) или его же «Взятие снежного городка», «Ермак — покоритель Сибири», когда я смотрю бесчисленные рисунки Горшельта, князя Гагарина, Кошелева, Самокиша и Каразина я не вижу в них ни ненависти, ни отвращения. Когда я читаю «Историю о Донских казаках» инженер-генерал-майора и кавалера Александра Ригельмана, написанную в 1778 году, я нахожу там много лестных эпитетов, относящихся к внешнему виду донских казаков и к их делам и подвигам. Роман Загоскина из времён Смутного времени «Юрий Милославский» и выведенный там казак Кирша Данилович ни ненависти, ни отвращения не может вызвать. Пушкин называл Степана Разина единственным поэтическим лицом русской истории. «Тарас Бульба» Гоголя, чудесная повесть «Казаки» Толстого, «Колыбельная песнь» Лермонтова, вдохновенная монография Костомарова «Бунт Стеньки Разина», «Понизовая вольница» Мордовцева — все это написано не казаками, и нигде никакого недружелюбия к ним найти нельзя…
Моё детство прошло в уголке России, насыщенном легендами, преданиями, сказаниями и песнями о Степане Разине и Пугачёве. На берегу Волги, чуть пониже села Щербаковки, величественно возвышается бугор Стеньки Разина. И вот мой воспитатель и любимый дядька, совершенно неграмотный крестьянин Самарской губернии, бывший солдат Тенгинского полка и участник покорения Кавказа Сергей Иванович Ушаков не раз меня водил на вершину этого бугра и горячим шёпотам мечтательно говорил: «Сам Степан Тимофеевич здесь сиживал и отсель выглядал бусы-корабли». В том же районе, на реке Иловле, в глухой степи, стояла станица Александро-Невская, на бумаге, а в жизни — Лебяжья. Станица эта совершенно затеряна была среди немецких колоний, русских сел и малороссийских слобод. Мои сверстники и приятели — хохлы из соседних хуторов (тогда времена были простые, и всех говоривших на украинском языке называли хохлами, и они себя называли тоже хохлами) приходили ко мне и с изумлением и восторгом рассказывали, что в станице Лебяжьей творится что-то необыкновенное: «старики, лет по 40-45, бородища до пупа, весь день работают, а вечером и всю ночь ходят в обнимку, гармонь, водка, песни играют, пляшут, да как пляшут! Нет! У нас, у хохлов, этого не бывает, да и у русских мы того не видали, и про немцев и говорить нечего. Это не люди, это правда, казаки». И в этих восторженных словах, кроме зависти и изумления, я никогда ничего не слышал…
Казаки, казачий народ — в смысле этнографическом и в смысле антропологическом — его нет. Казаки-черноморцы Кубанского войска, казаки-осетины, грузины и цыгане Терского войска, казаки-калмыки Донского войска, казаки чисто русские какой-нибудь станицы Скуришенской из самой казачьей метрополии, или саратовцы (ударение на «о») Астраханского войска, мещеряки Оренбургского войска, потомки польских конфедератов Сибирского войска, буряты станицы Цаган-Олоевской, — все они столь разные, что при всем желании нельзя сказать, что этнографически и антропологически это один народ. Казаки — потомки Черных Клобуков, о которых так увлекательно рассказывает Карамзин в своей «Истории Государства Российского», — это ещё не казачий народ, это только составная часть многоликого и многообразного казачества…
По берегам основного русла исторического пути Русской Земли расставил вехи этот народ, никого не спрашивая и ни на кого не оглядываясь. Гребенские казаки прочно осели на Тереке уже при сыне Василия Тёмного. Семён Дежнёв поставил точку перед самым носом Американского материка и не оглядывался на Тишайшего Царя. Донские казаки выдержали «Азовское сидение» и подарили устье Дона и выход в море Русскому Государству. Царь Михаил Фёдорович не принял этого подарка, и внуку его Петру Великому все же пришлось идти туда, куда указывали казаки. Через 45 лет после «Азовского сидения», на другом конце Русской Земли, 800 Сибирских, Енисейских и Забайкальских казаков с атаманом Бейтоном буквально повторили деяние Донцов. На реке Амуре в городе Албазине они 19 месяцев выдерживали осаду 10-тысячного китайского войска. Осаду выдержали, город отстояли и поднесли Амурский край русскому правительству… Нет, не через голову России служили казаки Русским Царям, как уверяют некоторые, а через головы Царей служили своей родной земле Русской.
С начала XVIII века затягивается супонь государственного хомута, коверкаются не только старые формы жизни, но и души человеческие. Примирились казаки с историческим процессом, правда, не без сопротивления. Крепко сохранили дедовские предания, неугасимое чувство вольности и страстное желание строить жизнь по собственному обыкновению. Служение Русской земле продолжается, но уже не по собственному усмотрению, а на поводу у центральной власти. Все же это не солдаты. Сотни лет самостоятельной жизни наложили неизгладимый след на душу казака. Сотни лет надо было драться, защищая свою свободу и жизнь, и рассчитывать можно было только на свою силу и свою ловкость. Надо было иметь мужество принимать известные решения и отстаивать их собственными головами. Сотни лет этой жизни повысили чувство своей собственной ценности. В то же время дали ясное ощущение, дали знание того, что в мире существует нечто, что ценнее и дороже своей личной жизни, за что можно и нужно не только драться, но и умереть. Был неоформленный, но всеми чувствуемый кодекс истинной казачьей жизни. К сожалению, он не всегда соблюдался.
Казачьего народа в смысле этнографическом нет. Казачий народ есть в смысле психологическом. Это категория общественного слоя, весьма значительное социальное явление, национально-политическая сила и своеобразный духовный мир. Казачество – составная часть многоликой, многообразной и многогранной России. Лучший символ этого — дар Всевеликого Войска Донского — серебряный иконостас в Казанском Соборе в Петербурге и надпись на нем: «Не нам, не нам, а имени Твоему» …
P.S. То, что выразил И. Быкадоров как «народ в смысле психологическом», уже в советское время этнограф Юлиан Бромлей назвал «субэтносом» — сообществом людей, которые принадлежат к большему народу (этносу), но отличаются от «материнского ядра» этого народа особенностями своей культуры, психологическим складом ума и при этом осознают своё отличие. В России субэтносами («особыми русскими») являются поморы, старообрядцы, казаки, сибиряки (чалдоны) и ряд других общностей.
Переслал сибирский казак Яровенко В.