« Никогда не забывайте, что для того, чтобы распахнуть двери к свету и знанию для всех вас без исключения и навсегда оставить эти двери открытыми, много положили сил и много пролили крови ваши предки, ваши деды, отцы и матери, старшие братья и сестры ».
М. Шолохов
В многогранной истории Российского государства казачество играло особую роль. Роль казаков в истории огромна: они заселяли окраины государства и защищали их от внешних врагов. Патриотизм, верное служение Отечеству, своеобразная культура, общинное землепользование – все это составляет лучшие традиции данного народа. Именно на возрождение этих традиций и направлена деятельность возникающих сейчас объединений потомков казаков в самых разных регионах страны.
Вольные казаки служили не по наряду, а по своему собственному желанию, определенного жалованья им не отпускалось, а получали неопределенное государево, т.е. временное, смотря по службе. В царских грамотах к ним их и тогда называли «оберегателями земли русской и молодцами». Зависели казаки от своих атаманов и не знали другой власти. Воеводы пограничных русских городов не были их начальниками, в разряде они также не числились. Русские города были для них лишь пунктами для доставления вестей и привода пленников, а также для получения государева жалованья и распоряжений по службе. Жалованье им обыкновенно выдавалось деньгами, сукнами, свинцом, ямчугою (селитрою) и даже вином.
Из исторических актов видно, что одни из царских грамот адресовались вместе Донскому, Волжскому и Яицкому войску, тогда как другие, наоборот, посылались каждому войску отдельно. По данным историческим сведениям можно судить, что Московское правительство считало Волжских, Терских и Яицких казаков людьми одной семьи и одинакового происхождения с Донцами. Московские цари ценили и поощряли службу этих казаков: они смотрели на них не как на войско, находившееся в распоряжении правительства, а как на союзников. Казаки, жившие на берегах рек Дона, Волги, Яика и Терека, имели между собой тесную связь. Это видно из того, что донцы, как главное войско, всегда и во всех важных событиях о своих предприятиях сообщали в отписках своим товарищам на Волгу, Яик и Терек.
« Казачество должно быть уничтожено как народ…»
(приказ от 3 февраля 1919 года по Вооруженным силам Республики)
Морозным январем на Дон пришло циркулярное секретное письмо Оргкомитета ЦК РКП (б) от 24 января 1919 года о политике по отношению к казакам: «Провести беспощадный террор ко всем казакам… конфисковать хлеб… переселить… проявить максимальную твердость и неукоснительно проводить настоящие указания…»
С этого дня политика «расказачивания», т. е. физического уничтожения казачества, стала официальной политикой партии в годы Гражданской войны. «Казачество — опора трона, — заявил на совещании политкомиссаров Южного фронта в Воронеже в 1919 году Лев Троцкий. — Уничтожить как таковое, расказачить казачество! Вот какой у нас должен быть лозунг. Снять лампасы, запретить именоваться казаком, высылать в массовом порядке в другие области».
Исполнители — многочисленные реввоенсоветы армий, фронта, Донбюро РКП (б), комиссары наемных отрядов, основываясь на постановлении ЦК РКП (б), сами стали издавать постановления одно страшнее другого: «Казачество должно быть уничтожено как народ …» (приказ от 3 февраля 1919 года по Вооруженным силам Республики). «Насущная задача — полное, быстрое уничтожение казачества, разрушение его хозяйственных устоев» (8 апреля 1919 г., постановление Донбюро РКП (б)
«В силу приказа о красном терроре, на Дону расстреляны десятки тысяч безоружных людей… Дон онемел от ужаса…» (Командарм Ф. К. Миронов — Ленину, август 1919 г.)
Саму Область войска Донского перекроили и отдали прилегающим областям. Наш Каменск, бывший в то время станицей, оказался в составе Украины, как Шахты и Таганрог. Станицы превращали в села с названиями «Свердловка» (Цимлянская), «Имени Розы Люксембург», «Большевичка». Дон стали именовать «Русачкой». Обо всём этом я узнал через много лет.
МОРАЛЬНО-ДУХОВНЫЕ СИЛЫ КАЗАЧЕСТВА.
В былые годы, как святыню, берегли казаки свои Войсковые Регалии: обветшалые боевые знамена, жалованные предкам царские грамоты, оружие и перначи ушедших в иной мир Войсковых Атаманов.
Дышала в парче знамен, в славянской вязи древних грамот, в золоте и самоцветах атаманских перначей немеркнущая Слава Казачья… В ней черпало Казачество духовные силы для подвигов и тягот боевой страды.
В черные годы Второго Лихолетья оно понесло тягчайшие потери: в жестоких боях, от бессудных расстрелов, эпидемий, от созданного кровавой властью голода — погибли сотни и сотни тысяч казачьих жизней; вдовы и сироты погибших изведали лишения и муки ссылок, концлагерей и небывалой нищеты: был «под корень» уничтожен вековой казачий уклад жизни; утрачена Родина и Родные Края. Но уйдя на чужбину, казаки унесли с собой, как Регалии Духа Казачьего, благодарную память о тех, кто свои жизни посвятил борьбе за право Казачества на жизнь.
Длинен… Трагически длинен перечень славных имен: Каледин, Назаров, Богаевский Митрофан, Богаевский Африкан, Чернецов, Краснов, Мамонтов, Бабиев, Улагай, Шкуро, Караулов, Мистулов, Корнилов, Дутов, Толстов, Волков, Анненков, Глебов, Семенов, Калмыков и много, много других…
И за каждым именем — большая человеческая жизнь, полная доблести, жертвенности и духовного горения.
Разные люди, разные поля действий… Но во всех них — общее: неугасаемый свет Славы Казачьей, одинаково ярко горевший на Тихом Дону и на Амуре, на Кубани и в Семиречьи, на Тереке и в Забайкалье.
Были ли герои Казачества только счастливой случайностью — благоприятным стечением обстоятельств?
Конечно, нет! Духовное горение, без которого немыслимо совершение подвига, нуждается в волевом окружении людей, способных на подвиг.
Так, из горящего костра вырываются вспышки пламени, далеко озаряющего ночную степь. Их питает и дает им яркость огонь костра.
И еще: орлы могут быть вождями только орлиных стай!
Казачество, выделившее из своей среды целую плеяду героев, было их достойно. Ибо в миллионах казачьих сердец и душ были заложены те же силы, что так ярко сказались в жизнях и деяниях его Атаманов и героев.
Мне хочется напомнить о трех случаях проявления таких его сил.
1. ВОССТАНИЕ ВЕРХНЕ-ДОНСКОГО ОКРУГА.
Февраль 1919 года. После упорных, затяжных боев, части Донской Армии, под давлением превосходных сил большевиков, отошли на Донец, на чьих берегах была создана линия обороны.
Казаки Усть-Медведицкого, Хоперского и Верхне-Донского Округов, не желал бросать свои семьи на произвол красных, не отступили с Донской Армией, а разошлись по своим станицам и хуторам.
Однако очень скоро жизнь под советской властью стала невыносимой для казаков. По станицам и хуторам были размещены красные части. Их снабжение было возложено на местных казаков. Казачьи, оскудевшие за время продолжительной войны, хозяйства были обложены непосильной «продразверсткой» (сдачей продуктов питания), размер которой устанавливали власти на местах. Материальные тяготы усиливались полной неуверенностью в завтрашнем дне, т. к. большевики арестовывали всех своих возможных противников (в первую очередь, наиболее уважаемых на Дону стариков) и их расстреливали.
Гнет красной власти одинаково сильно ощущался во всех новозанятых ею округах и вызывал у казаков одинаковое желание: рассчитаться со своими угнетателями. Воля к восстанию была всеобщей. Осуществить его было можно только своими собственными силами: помощи извне не было. До Донца было далеко и связь с Донской Армией была утрачена.
Это не остановило казаков, выделивших из своей среди наиболее способных и опытных в военном деле. Импровизированный «штаб» детально разработал план восстания и безукоризненно провел подготовку к нему.
Вот как описывает начало восстания один из его участников — казак станицы Казанской — Е. Ф. Кочетов:
«Связь со всеми станицами была установлена великолепная: все передачи и распоряжения передавались и получались своевременно. В ночь начала восстания (22 февраля 1919 года), на одном из хуторов станицы Казанской, где был расквартирован красный кавалерийский полк, казаки, по заранее выработанному плану, разоружили красноармейцев и арестовали их.
А потом ринулись на другие хутора и в станицу Казанскую, где порвали телефонную связь, захватили почту, тюрьму, станичный совет и другие учреждения.
Арестованные красными старики-смертники были освобождены. Одновременно с Казанской, была очищена от красных станица Мигулинская.
Захват повстанцами окружной — Вешенской — станицы, где был большой красный гарнизон и много советских учреждений, был проведен по иному плану. Казаки с хуторов станицы Вешенской, человек около 300, собрались в заранее назначенном месте и, под командой вахмистра Атаманского полка Антипова, вахмистра Ильи Усакова и подхорунжего Ломакина, двинулись в конном строю к станице Вешенской. Вблизи станины они остановились в песчаных бурунах — выждать рассвет. Чуть засерело, отряд, соблюдая тишину, двинулся к станице. Подошли к крайним домам и, по команде — «Марш-марш!», с криками «ура» понеслись по намеченным для каждой сотни улицам. Неожидавшие нападения красные выскакивали из домов полураздетые и старались скрыться. Попытки оказать сопротивление были быстро подавлены казаками. Окружной Совет и Военный Трибунал попытались уйти, но были перехвачены и уничтожены выпущенными из тюрьмы стариками.
Сразу же после захвата Вешенской, повстанцами был издан краткий приказ: «Мобилизация всех казаков от 17 до 50 лет. Всем мобилизованным немедленно же явиться в станицу Вешенскую». Конные гонцы с приказом понеслись по всем станицам и хуторам округа. Везде, куда они приезжали, старые и малые седлали коней, доставали припрятанное оружие и спешили на сборное место. Те, у кого не хватало оружия или седел, получали все им нужное из складов отобранного красными оружия и снабжения в станице Вешенской.
На другой день, площадь станицы Вешенской густо наполнилась народом. Шел сплошной говор: казаки вырабатывали организационные формы стихийно вспыхнувшего восстания. Был организован Окружной Совет. Избран Верховный Главнокомандующий Повстанческой Армией — сотник Павел Назарьевич Кудинов и его начальник штаба — есаул Сафонов. Была выработана система формирования частей: казаки с одного хутора составляли сотню, а если хутор был малым, то сотня формировалась с двух или трех соседних хуторов. Было намечено основное направление действий
частей повстанческой армии: казаки с правой стороны Дона занимают фронт на правом, а с левой стороны на левом берегу Дона.
По окончании формирования сотен, они были отпущены на свои хутора, а потом двинулись занимать фронт. Общее число повстанцев, позднее сведенных в полки и дивизии, достигало 30 тысяч шашек.
Снабжение повстанцев боеприпасами производилось исключительно за счет военной добычи. А питание налажено своими средствами; семья каждого казака готовила харчи на неделю и, уложив их в сумку, относила хуторскому атаману, а он, по очереди, назначал подводы, отвозившие еду в сотни.
Красные сразу же бросили на подавление восстания крупные военные соединения. Повстанцы, в силу острого недостатка патронов и почти полного отсутствия артиллерии, избегали открытых боев. Используя наличие больших конных соединений и предельное знание местности, они вели маневренную войну, замещая недостаток техники воинской доблестью.
Желая, во что бы то ни стало, подавить восстание, красное командование сняло с фронта Донской Армии и перебросило на повстанцев крупные силы. Ослабление красного фронта было использовано Донской Армией, перешедшей в наступление и, после месяцев неравной борьбы повстанцев, соединившейся с ними.
Цель восстания — освобождение от красных — была достигнута.
2. КОНЕЦ БЕЛО-ЗЕЛЕНЫХ.
Гражданская война и «военный коммунизм» — попытка немедленного создания в России коммунизма — вызвали всеобщее обнищание и создали ряд очагов сопротивления советской власти. Украина, Дон, Туркестан, Тамбовщина, Западная Сибирь, Северный Кавказ — стали местами «малой» — партизанской войны. Всенародный натиск грозил опрокинуть советскую власть. Она капитулировала: был введен НЭП (Новая Экономическая Политика), бывший возвратом к нормальной жизни. Избавившись от террора «военного коммунизма», страна стала быстро залечивать свои раны. Напряжение партизанской войны быстро пошло на убыль, тем более, что Лениным была объявлена амнистия всем, добровольно сложившим оружие. В разных местах страны ликвидация народного сопротивления протекала по разному. В частности, на Северном Кавказе, где среди повстанцев была большая прослойка бывших белых казаков, народное сопротивление носило особо боевой характер и пользовалось полной поддержкой казачьего населения.
Вот как описывает в книге — «Когда боги молчат» — журналист-писатель Михаил Соловьев — положение на Кубани в 1921 году:
«Казачьи вольные места и в по-революционном волнении заметный вклад внесли — казаки для этого людьми подходящими были, извечно с оружием дружили. В Москве непокорство казачьих мест вызывало особую тревогу. Было решено сломить его, да ведь известно — решать легко, исполнить трудно. Казак быстро за шашку берется, да медленно ее в ножны вкладывает. Появились зеленые отряды, совершали они набеги, не давали новой власти корень в казачую землю пустить. Скоро целая казачья область к полному безвластию обратилась».
Соввласть послала для ликвидации «бело-зеленых» (как называли большевики кубанских повстанцев) сильно вооруженные карательные отряды, выделенные из Первой Конной Армии Буденного. Справиться с казаками им не удалось.
«Печальными, обидными были результаты похода (описывает дальше М. Соловьев). Не уничтожили ни одной группы зеленых, не создали ни одного совета, который бы удержался, после ухода отряда, больше трех дней. А в самом отряде десятки красноармейцев потеряно убитыми и ранеными, зелеными уведено больше ста лошадей, нагло украдено три пулемета. Тогда была предпринята попытка мирной ликвидации зеленых: в один из наиболее активных повстанческих отрядов была послана копия ленинского декрета об амнистии и письмо от начальника карательного отряда, гарантирующего полное прощение в случае сдачи оружия. Казаки заколебались: тянуло вернуться к мирному привычному укладу жизни, но плохо верили в возможность прощения. Начались споры…
«Я так думаю», запустил руку в бороду старый Хлопов (отец атамана отряда). «Самое заглавное во всем этом деле есть, чи можно тому советскому декрету верить. Оно, конешно, плетью обуха не перешибешь. Нам с нашими малыми силами стоять супротив Красной Армии затруднительно, однако же держаться в горах — можно…». Старик повстанец внимательно слушал, потом ворвался своим могучим голосом: «Да, чего ты, Матвей, туды-сюды мотаешь, як конячий хвист? Кажи напрямки ты за то щоб сдаваться, или щоб биться с тою властью, яка нам на шию сила, та ще плетью нас погоняе? За що ты сам-то, Матвей, вот що кажи!». «Вот и я-ж кажу» — продолжал Хлопов. «Власть, что и говорить, не дай Бог таку даже турку-нехристью.
Однако, ж може она и образумится. Продразверстку отменили. Грабежей новых не слышно… Конешно, власть погана, да мы одни ту власть не перекричим…. А и поддаваться ей — нельзя…».
Предложение атамана отряда — каждому решать за себя — прекратило спор.
Большинство решило сдаваться. Из всего отряда только 4 человека осталось со старым Ипатом — непримиримым врагом коммунистов.
Повстанцы договорились с комиссаром карательного стряда об условиях, времени и месте сдачи.
В назначенный день, в выбранной для сдачи станице были проведены приготовления — к приему зеленых: была сооружена трибуна, расставлены в удобных для обстрела местах пулеметы, выстроены в конном строю красноармейцы. На площади, кроме красноармейцев, было много казаков, среди них немало зеленых, пришедших лично убедиться, что сдавшиеся не будут расстрелены…
Вскоре, «справа по два» вошел конный отряд повстанцев, спешился и сложил оружие у трибуны. Командир и комиссар отряда красноармейцев объяснили сдавшимся сущность НЭПа. Им ответил атаман повстанцев, подчеркнувший свою уверенность в возможность мирной жизни. Были объявлены условия сдачи. Они были мягкие: повстанцы отпускались по домам. Им разрешалось сохранить своих коней и родовые казачьи шашки. Сдаче подлежало огнестрельное оружие, шашки и седла военного образца. Условия сдачи были смягчены, чтобы побудить других зеленых последовать примеру отряда Хлопова. Смягчены настолько, что сдача стала заключением почетного мира. Но… не все казаки приняли его.
«На площадь въехал одинокий всадник, на худой рыжей лошади (рассказывает Соловьев). Он ехал шагом, чуть наклонившись в сторону… Дед Ипат… На боку шашка, за плечами длинная винтовка дулом вниз. Молча ехал древний дед. К гриве коня хмурым взглядом тянулся, редкую бороденку в грудь упирал, меховая шапка на самые брови надвинута. Мерным шагом шел старый рыжий конь и было в этом всаднике и его коне что-то мрачное, пугающее, словно встали они из могилы и едут так уже давно — неторопливо, безостановочно, вечно едут…
Ипат подъехал к трибуне, где в толпе красноармейцев и зеленых был его сын — Александр. К нему-то и ехал старый отец.
Доехал… Остановил коня, хмуро посмотрел на сына и спросил, очень тихо спросил: «Александр, зачем ты тут?». Сын молчал. Скупая, старческая слеза набежала на бледно-голубые глаза деда Ипата. Голос его стал почти нежным, когда он повторил: «Сашка, зачем ты тут?». «Отец», торопливо сказал сын. «Ты знаешь зачем я здесь. Не хочу воевать!». Старик отвел глаза, пожевал губами, а потом свинцово-мертво посмотрел на сына: «Нет, того не будет, чтобы мой сын сдавался. Не хочу умирать с позором!». «Отец, ты уж стар, не понимаешь…». «Замолчи, недомерок!» -проклекотал дед Ипат. «Не быть тому! Не быть моему сыну на коленях перед антихристовой властью! Хай Бог простит мне мой грех!».
Все произошло мгновенно. Выпрямился старик в седле. Молнией блестнула в его руке выдернутая из ножен шашка и упала молния на голову сына…
Носитель вековых традиций Казачества — дед Ипат — не принял даже мягких условий сдачи. Он осудил сдавшихся. И выполнил смертный приговор сыну, осужденному суровым Духом Казачьим. Дед Ипат точно предвидел всю тяжесть и ужас грядущих испытаний Казачества и не мог примириться с ними.
3. ИСХОД С АМУРА.
Мирные годы НЭПа были полностью использованы советской властью для укрепления своего положения в стране. Во много раз возросла компартия. Был создан, послушный власти, мощный аппарат ОГПУ (Обще-Государственного Политического Управления) подкрепленный ЧОНом (Частями Особого Назначения). ВКП(б) (Всесоюзная Коммунистическая Партия (большевиков)) была в состоянии сделать «два шага вперед», в деле построения коммунистического общества. И она их сделала: началась «сплошная коллективизация» — уничтожение единоличного хозяйства деревни. Крестьянство загонялось в колхозы и «рублем» — непосильными налогами, и «дубьем» — ссылками и расстрелами крестьян, сопротивлявшихся коллективизации. Страна опять, как в черной памяти времени «военного коммунизма» была «вздернута на дыбы».
Но соотношение сил было иным, чем в годы «военного коммунизма»: хорошо организованная власть, обладавшая большими кадрами послушных исполнителей ее приказов, легко справлялась с стихийно вспыхивающими бунтами отчаяния и ломала пассивное сопротивление крестьянства.
Искуственно созданный в 1933 году на юге СССР голод был смертельным ударом по крестьянам и казакам-единоличникам: система «сельско-хозяйственных артелей по совместной обработке земли » — колхозов — стала основой сельского хозяйства в СССР. Только на Дальнем Востоке планы власти потерпели частично неудачу.
М. Соловьев ее описывает так:
«Дальне-Восточный Край. Начало тридцатых годов. В крайисполкоме подводят итоги коллективизации секретарь крайисполкома — Вавилов и особо-уполномоченный ОГПУ — Доринас.
«Как бы то ни было, но приказ Москвы мы выполнили», говорил мягким баритоном Доринас, Мы живем в жестокое время и каждый шаг требует жертв. Но вот что странно — продолжал Доринас — Мы ожидали жестокого сопротивления в амурской и зейской полосе, где живет старое казачество. Но как раз там коллективизация прошла спокойнее, чем в других частях Края. Были и там бунтарские вспышки, но их было меньше, чем ожидалось». «Я думаю» — сказал Вавилов, «что потомственные казаки понимают преимущества колхозного строя». Доринас улыбнулся: «В газетах пишут, что энтузиазм приводит людей в колхозы. Но мы с вами знаем, что они не понимают и долго еще не поймут преимущества колхозного строя. Для того и существует партия и ОГПУ, чтобы восполнять недостаток энтузиазма».
У матерого чекиста Доринаса годы работы в ЧЕКа и ОГПУ выработали особое «чутье» к распознаванию возможных врагов советской власти. Он удивлялся, что амурское казачество смиренно приняло коллективизацию, а того не понимал, что в таежном народе прирожденная неторопливость живет, обстоятельный подход ко всему в жизни. Коллективизация под самый дых, под сердце, устоявшийся вековой уклад ударила. Не приняли ее люди и с удивлением смотрели, как власть крушит хозяйство, ломает людей, словно человек — тростинка: куда ветер дунет, туда она и клониться должна. Издавна, в тех глухих местах, природа общность в людях выработала, до разумной границы ее довела.
Когда началась коллективизация, казаки не столько напугались, сколько удивились и сказали: «В городе власть сдурела. Не может того быть, чтобы не остановилась!». Но потом увидели: не остановится. Тогда о другом, о потайенном думать начали и, пока думали, Доринас удивлялся: и чего это старозаветное казачество так смиренно колхозы приняло?
Не знал он, что дремуче-упрямое казачество семь раз отмеривает и один раз режет, но уж навечно режет!
Рождественный день был тем сроком, на который все было намечено, нацелено, примерено. Вернулись в села лесорубы и, когда ночь пала, какое-то непонятное движение повсюду началось и все в одну сторону: к границе. Тамошним людям граница никогда непроходимой не была. Издавна, через нее множество невидимых мостов переброшено и с китайцами, на той стороне, редкий казачина знакомства не водил. Люди из сел большими обозами — с детьми, скотом и всем домашним скарбом — в тайгу двинулись, под присмотром своих же односельчан, ружьями охотничьими вооруженных и, вдруг — совсем по-прежнему, по казачьи, себя выявивших. Общей целью была — граница.
А на границе, что по реке тянется, уже намеченное, предугаданное шло. Зорко она охранялась, но опасность шла не оттуда, откуда ее ждали, а с тыла: со своей земли. К берегу реки выходили вооруженные люди. В малом числе уходили в темноту, бесшумными приведениями появлялись на границе. Нападали молниеносно, действовали безошибочно.
В селах, где находились пограничные комендатуры, возникли тревога и смятение. Коменданты посылали людей на выстрелы, но тут же возвращали их: неизвестно что вокруг происходит. Взлетали над селами ракеты зеленые, красные, белые. По улицам метались жители и, среди них, все больше людей с охотничьими ружьями. Эти люди ворвались в комендатуры. Убиты командиры, перебиты их помощники, а оставшиеся в живых связаны и заперты в холодных складах, или привязаны к деревьям… Граница —открыта.
В начале моего сообщения я говорил о заложенных в Казачестве морально-духовных силах. Три рассказанных мною эпизода казачьей борьбы, при всем их различии, имеют общие черты, позволяющие уточнить, в чем именно состояли эти силы, поднимавшие Казаков на неравную борьбу. Это были:
1. ВОЛЯ К СОПРОТИВЛЕНИЮ. Когда у других людей, под гнетом обстоятельств, бессильно опускались руки, Казаки тоже опускали руки… на эфесы шашек! И не могло быть иначе: казаки никогда не были ничьими рабами. Издревле свободные люди, они привыкли отстаивать свою волю и на гнет произвола отвечать оружием.
2. ПРОДУМАННОСТЬ ДЕЙСТВИЙ. Существует крылатое выражение Наполеона Бонапарта: «Для хорошего полководца нужны: холодная голова и горячее сердце!».
Задолго до Наполеона, столетия боевой жизни выработали у Казаков навык к тщательной разработке плана своих действий, а когда, выработанный с «холодной головой», план был принят, то его выполнение проводилось с максимальной воинской доблестью и отвагой — с горячим сердцем». Тактика казачьих действий строилась на строгом учете сил противника и видоизменялась от действий большими военными соединениями до успешной партизанской войны, или, когда соотношения сил было неблагоприятным, как для одного, так и для другого, к массовому уходу за рубеж.
3. ОРГАНИЗОВАННАЯ ВСЕНАРОДНОСТЬ ДЕЙСТВИЙ. Духовное единство Казачества сказывалось во всеобщем проведении намеченного плана. В его выполнение включались и казаки и казачки, несшие на себе всю тяжесть хозяйственных забот. Если в горы не уходило все население кубанских станиц и хуторов, то остававшиеся дома вносили свой вклад, снабжая бойцов питанием и сведениями о движениях врага, т. е. несли обязанности интендантства и органов разведки.
А еще ярче сказалась всенародность действий в отсутствии предателей: провести, в строгой тайне от врага, сложную подготовку массового восстания, или общего ухода за рубеж, было нелегко. Достаточно бы было одного малодушного, чтобы весь план был сорван. Этого не случилось.
Источником моральной силы Казачества был, созданный особенностями векового уклада казачьей жизни, Дух Казачий. Погибали, как дед Ипат, его носители, но на их место становились другие, в чьих душах не угасал огонь Казачьего Духа.
Он сказался в годы Второй мировой войны, когда:
«…И вдруг, — кубанского каракуля папаха, осанка бравая и взгляд орлиный глаз и, точно крови полоса, растертая с размаха, широкий — «в три перста» — лампас… А там, за алыми погонами мундира, горят огнем Кубанцев башлыки… Среди войной всклокоченного мира идут воскресшего Казачества полки…».
В казачестве собраны лучшие стороны душ десятков поколений Россиян. Оно — неотделимо от России и, как Россия, — непобедимо.
И прав поэт, отметивший: «…В Казачестве — душа российского народа и будет жить Оно, доколе жив народ! »